Михаил Кураев - Саамский заговор [историческое повествование]
— Мне казалось, — не глядя на Серафиму Прокофьевну, заговорил Алдымов, — что я неплохо знаю о саамах… почти все… ну, не все, конечно, но, скажем, больше, чем другие… Но то, что ты сказала… Эмбрион! Ответ на все вопросы. Как я сам не увидел?
— Потому что не акушер! — улыбнулась Серафима Прокофьевна. — Опять половина второго. У меня завтра с утра патронажный обход. Ты еще будешь сидеть?
— Завтра на Комитете Севера снова буду ставить вопрос об оттеснении саамов от Кольского залива. Если люди не умеют сопротивляться, не умеют себя защищать, это не значит, что с ними можно творить все что угодно.
Большая комната служила и гостиной, и столовой, а частенько и рабочим кабинетом. В комнате поменьше спал сын.
Серафима Прокофьевна стелила постель.
— Они не индейцы. Так и мы не янки, пришедшие на добычу невесть откуда. И если у кого и учиться жить по-человечески, так это у саамов! Когда-нибудь это, может быть, и поймут, да как бы не было поздно. С утра иду в присутствие, — так Алдымов величал Облплан, — а после обеда в Комитет Севера. Еще разик цифирь проверю и ложусь.
Счастливая семья Алдымовых мало походила на другие счастливые молодые семьи.
Алексей Кириллович и Серафима Прокофьевна встретились поздно — в сорок лет.
У Серафимы Прокофьевны было два взрослых сына, люди, уже вполне самостоятельные. Старший, Владимир, пошел по стопам своего отца, закончил военное училище, служил в Красной армии, под Уссурийском. Младший, Сергей, поступил после школы на геофак в институте Покровского в Ленинграде. После окончания вуза выбрал распределение в Мурманск, успел здесь жениться, работал в метеослужбе Рыбфлота. Жил Сергей со своей женой Катей на улице Рыбачьей, тоже в своем жилье, правда, денег хватило лишь на то, чтобы купить полдомика.
А вот Алексей Кириллович, исходивший землю от Персии до Мурмана, в семнадцатом году заглянувший даже в Константинополь, времени жениться до сорока лет не нашел.
Что нужно для счастья?
Свой дом?
Пожалуйста! Вот уже девять лет, как был у них свой дом в поселке Колонистов, на улице Красной. Дом в три комнаты, с кухней, с сарайной пристройкой, в которую можно было ходить за дровами через крытое крыльцо, не выходя на заснеженный двор. А первых пять лет жили, как и многие, на запасных путях у порта, прямо в вагонах, в этих сараях на колесах, по недоразумению прозванных «теплушками». Переезд в барак уже казался счастьем, а то пеленать мальчишку приходилось в шалаше, устроенном из одеял, где, как в саамской веже, родители нагревали воздух своим дыханием.
Небольшой теплый уютный дом был выстроен на кредит, полученный от Потребсоюза.
Что еще для счастья нужно?
Работа.
На Алдымова, высокого, поджарого, с дыбящейся, словно от встречного ветра, шевелюрой, работа наваливалась со всех сторон.
Высокий лоб и пышную шевелюру не спрячешь, а вот округлая бородка и аккуратные усы, казалось, были призваны чуть прикрыть лицо человека беззащитно приветливого.
Годы странствий, заставившие Алексея Кирилловича освоить множество профессий, делали его человеком незаменимым в немноголюдном еще Мурманском краю, да и в самом Мурманске, где голод на людей, знающих дело, умеющих работать, был высок, как никогда.
Но странное дело, его карьера двигалась не то чтобы вниз, но и не вверх. Едва появившись в Мурманске, он стал председателем Губплана, а по прошествии тринадцати лет оказался всего лишь директором краеведческого музея, впрочем, сохранив за собой весьма почетное звание Уполномоченного комитета Севера при ВЦИК.
Брался за любое поручение и был способен в короткий срок освоить новое для себя дело. Люди, не владевшие предметом достаточно глубоко, а среди руководящих назначенцев их было большинство, не успевали за его мыслью. Есть люди, умеющие небольшие свои знания и способности преподнести человечеству как подарок. Алдымов же был беззаботно щедр, и начальство сходилось на том, что Алдымов, быть может, и специалист, а вот солидности не хватает. И организаторской хватки. Почему? Да потому, что предпочитал сделать сам, вместо того чтобы заставить работать других. От появлявшихся в этих краях товарищей Кирова, Сталина, Ворошилова и Микояна держали Алдымова на расстоянии. Впрочем, его охотно «бросали» в узкие места.
Не сразу, но колхозное поветрие доползло и в заполярные тундры. Как ни пытался Алдымов объяснить в Мурманске, что колхозы кочующим оленеводам не нужны, а всякое насилие вредно, горох логики отлетал от директивных твердынь. Его обстоятельные и доказательные докладные записки, как пущенные по воде плоские камешки, с легким плеском скакали с одного стола на другой, пока где-то не уходили под сукно, как в воду.
Вот с музыкой и речами устроенный колхоз «Красная тундра» благополучно развалился, не успев, по сути, и возникнуть. А потом не могли доискаться, на каком стойбище, на каком кочевье «руководство» и «актив» еще одного колхоза «Красный оленевод». «Хватит плодить „бумажные“ колхозы!» А в ответ слышал: «Тебе хорошо, ты беспартийный. А нам линию партии на коллективизацию надо проводить».
Зато с какой надеждой он готовил по указанию окружкома материалы «о левацких перегибах при коллективизации оленеводческих и рыболовецких хозяйствах». Впрочем, явно недопонимая, это какое же доверие ему было оказано, а где доверие, там и возможности!.. Да на месте Алдымова любой бы сумел и произвести впечатление, и запомниться. И Алдымов запомнился!
Заранее предупрежденный о том, что никаких выписок делать нельзя, расположившись за столом в кабинете завсельхозотделом окружкома, едва пробежав глазами заголовок, Алдымов вздохнул и покачал головой: «Долго собирались…» Погрузившись в чтение, не заметил, как вздрогнул от услышанного Елисеев, хозяин кабинета. Указывать или выговаривать ЦК, бросая походя этакие реплики, здесь было непозволительно.
А Елисеев еще хотел спросить Алдымова, почему он не в партии, но, увидев, как тот, не прекращая чтения, полез в свой портфель, достал яблоко и стал грызть, понял, что спрашивать его не будет.
Прочитав постановление два раза, Алексей Кириллович тут же прикинул, как извлечь из документа, где первая часть традиционно противоречила второй, максимум благ для едва не затоптанных на «путях колхозного строительства» саамов. Пусть и в несколько сокращенном и смягченном виде, но материалы, подготовленные Алдымовым, вошли в доклад нового первого секретаря окружкома Абрама Израйлевича Абрамова, присланного из Ленинграда. О том, что его материал пригодился, Алексей Кириллович узнал из опубликованного в «Полярной правде» отчета о партконференции, сам он, как человек беспартийный, на конференцию приглашен не был…
Работа с ясно осязаемой пользой для людей, что еще нужно для счастья?
А еще Алексею Кирилловичу, чтобы почувствовать себя счастливым, было достаточно услышать и записать наивную и трогательную сказку, хотя бы о «Семилетнем стрелке из лука», о колдуне Леушк-Кетьке или обитателе и хранителе заполярных недр, голеньком саамском гноме Чахколи с семейством, таким же голеньким. Голенький Чахколи, бескорыстный и щедрый, не стяжавший ни себе, ни своей семейке даже тоборков, благодетель саамов, предупреждал, однако, что его богатства не беспредельны. И эти предостережения Алдымов еще на должности председателя Губплана помнил и в меру возможного ими руководствовался, не прибегая, разумеется, к авторитету своего тайного советчика.
По душе пришлось Алдымову знакомство с людьми, не знающими ни вражды, ни зависти, ни злобы. И приезжавшие в Мурманск из тундры саамы знали, что, кроме Дома оленевода, у них есть дом и на улице Красной, в поселке Колонистов.
Что еще нужно для счастья?
Алексею Кирилловичу — Серафима Прокофьевна, по первому мужу Глицинская.
Акушерка мурманской горбольницы и уполномоченный Комитета Севера при ВЦИК по Мурманскому краю, служивший в 1924 году председателем Губплана, встретились 1 мая на праздничном митинге, на площади Ленина. С тех пор и не расставались. Ко дню исчезновения Серафимы Прокофьевны сынишке, названному от восторга немолодых родителей Светозаром, уже исполнилось двенадцать.
2. НА МИТИНГЕ
Площадь в трехстах метрах вверх от вокзала, устроенного на берегу залива, в этот праздничный день по снисхождению небес к пролетарским торжествам была почти сухая и старанием агитотдела губкома щедро украшена цветными панно с изображением низвергнутой буржуазии и разгромленной Антанты. Множество плакатов призывали трудящихся земного шара, еще пребывающих в оковах капитала, следовать по пути трудящихся РСФСР, уже семь лет как эти оковы успешно скинувших. Флаги и плакаты прикрывали серую неприглядность заполярного города, собственно городом еще и не ставшего. Он пока еще лишь прорастал сквозь мерзлую каменистую землю, теряя облик стойбища для наезжавших сюда артелей, бригад, компаний и обществ искателей быстрого прибытка. Пространство от берега залива до ближних сопок и покрытого рыхлым серым льдом Семеновского озера, поднятого над городом, напоминало большую стройку.
